Перо фламинго [= Иероглиф ] - Наталия Орбенина

– Папенька! Папенька! Успокойтесь, успокойтесь. Ради бога! Так вы меня круглой сиротой оставите! Я люблю вас. Всегда с вами буду, не покину вас никогда!

Кое-как взяв себя в руки, Соболев корявым, не своим почерком написал ответ: искать еще неделю и потом возвращаться в Каир.

И снова потянулось ожидание. Но теперь явственно витала мысль, что ждут они только тела, чтобы предать их христианскому погребению, а не оставлять навеки в бескрайней пустыне. Соболев горевал, что не сможет приходить к жене на могилу и украшать её цветами, которые она так любила! Боже! Они стали говорить о Серне и Егоре в прошедшем времени!

Стоял тихий вечер. Солнце, иссякнув и потратив свой жар, медленно катилось к горизонту. Легкий ветер освежал лицо, вода мерцала в заходящих лучах. Какая-то неведомая рыба веселилась в воде, выпрыгивая наружу, ныряя и снова выпрыгивая. Её чешуя играла на солнце и отражалась в воде. В другой момент Зоя бы прыгала от восторга, теперь же она тупо провожала рыбу глазами и ничему не удивлялась. Одно её удивляло только, почему так несправедлива, так жестока судьба? Она только что снова обрела брата. И вот уже его нет! Она только что стала почти счастливой, и теперь мечты о счастье улетучились, как дым. Как теперь мечтать, строить планы, как вообще жить на свете без Егора!

Неслышно подошел Петя. Он всегда оказывался рядом, он подносил ей воду, подавал плед, он беззвучно плакал, он сострадал. И тут она поняла, что страшное горе, которое на них обрушилось, это их общее горе, что оно соединило их. Когда они вернутся в Петербург, разве кто-нибудь другой поймет его так остро? С кем, с кем ей делить свою утрату?

Она всхлипнула, вздохнула и уткнулась Пете в грудь лицом. Петя тихонько обнял её, нежно, едва касаясь, провел ладонью по остриженным волосам. Ему так нравились эти веселые, задорные непокорные пряди, которые теперь уныло висели. Что он говорил в те мгновения, он не помнил, да и она едва разбирала его шепот. Но та доброта, та вселенская нежность, которая истекала из его души, полным потоком затопила её сердце. Она подняла глаза, их взоры встретились. А следом встретились и губы. Петя целовал Зою бережно, трепетно, боясь оскорбить её чувства.

– Я люблю вас. Люблю вас… – шептал он.

– Люблю… – ответила Зоя.

Над прибрежным камышом поднялись в небо две огромные розовые птицы-фламинго. И медленно, плавно поплыли над Нилом.

– Помнишь, как Егорушка подарил твоей матушке перо фламинго?

– Да, она приколола его вместе с брошью на грудь!

Они снова обнялись. Зоя изогнулась, как тростинка и снова прильнула к губам юноши. Они не видели больше ничего. Весь мир перестал существовать.

Лавр стоял неподалеку. Как всегда, легкой кошачьей походкой он приблизился к молодым людям и теперь наблюдал, страшно сердясь и досадуя. И на то, что не в его объятиях прелестная Зоя. И на то, что не оказалось под рукой верного друга фотоаппарата. Уж больно чудесный получился бы снимок!

На другой день поутру Петя и Зоя, взявшись за руки, вошли с маленькую столовую. Соболев встал и, подойдя к Зое, внимательно посмотрел ей в глаза.

– Зоя Федоровна! Жизненные обстоятельства так тесно переплели судьбы наших семей, что я не представляю себе, как мы расстанемся. Слишком многое, и радостное и ужасное, свело нас и объединило. Но не это главное. Главное, это те чувства, которые, несмотря на кошмар нашей ситуации, живут в ваших с Петей душах. Жизнь есть жизнь. Она берет свое. Дозвольте сударыня, просить вашей руки для моего сына Петра! Окажите такую честь и станьте моей невесткой!

Соболев взял руки молодых людей и соединил их своей ладонью. Зоя только и могла, что кивнуть. Она не хотела плакать, но слезы не давали ей говорить.

– Благословите, папенька! – воскликнул потрясенный Петя, и Соболев с чувством благословил своих детей.

Обнимая Зою, он произнес:

– Я уверен, что Егор Федорович одобрил бы наше решение! Как и Серафима Львовна! Она хотела этого. Я точно знаю!

Лавр, пивший свой утренний кофе, прикрыл глаза, подождал, пока буря ревности, зависти и негодования, кипевшая внутри, утихнет. Наскоро он сделал несколько больших глотков. Всего несколько секунд. И поспешил обнять кузена и его избранницу.

Что это? Что это лезет в глаза, в уши, в рот? Боже милостивый, песок! Её завалило песком! Она погребена заживо! Мрак и мерзость всепроникающего, мелкого, мягкого, как мука, песка, который вот-вот заполонит рот, нос, не оставляя никакой возможности для воздуха, для жизни.

Эта жуткая мысль и близкая перспектива мучительной смерти от удушья так испугали Серну, что она немыслимым усилием рванулась вверх, вбок, туда, где давление песка показалось меньше, и почувствовала, что часть тела вдруг освободилась. Это придало ей уверенности. И снова, снова, безумно, напрягаясь, она вырвалась на свободу из зыбучей могилы. Вскочила на ноги и тотчас же упала обратно. Слабость и ужас одновременно овладели ею. Она была одна, совершенно одна. Вокруг сплошь песок. Но что это? Что торчит из песка? Нога в сапоге?

Серафима Львовна ринулась к находке, упала на колени и принялась рыть песок и руками и ногами. Почти сразу она поняла, что нашла Аристова. Господи, только бы он оказался жив, только бы жив! Надежда возросла, когда она поняла, что голова Егора в меньшей степени погружена в песок и лежит на боку, вероятно против ветра. Серна принялась трясти Аристова за плечи, пытаясь привести в чувство, высвободить от ненавистного песка, хлестать по щекам. Веки Егора вздрогнули, вздрогнуло радостно и сердце Серафимы Львовны.

– Неужели я вел себя неподобающим образом и заслужил пощечину? – произнес Аристов, приподнялся на локте и зашелся кашлем.

Если шутит, то, стало быть, дела не так плохи!

Егор уставился на Серафиму, и только тут она поняла, как, должно быть, ужасно выглядит. Платок упал на плечи, волосы разметаны и засыпаны песком. Песок на лице, одежде. Песок везде. Она принялась стряхивать его с себя, да все бесполезно. К тому же взор Аристова переместился и устремился вдаль.

– Похоже, мы предоставлены сами себе, – он удрученно покачал головой.

– Что же делать? – в голосе Серафимы дрожал страх.

– Первым делом не поддаваться панике. Мы не знаем, что произошло. Мы остались живы только вдвоем, или мы отбились от каравана? Куда подевались наши верблюды? Пока ответа нет. Надо осмотреться и по возможности откопать что-нибудь.

Аристов довольно ретиво принялся рыть песок, Серафима помогала ему как могла. Стоя на коленях или на четвереньках, они крутились вокруг того места, где оказались засыпаны бурей. Поиск принес свои плоды. Нашлось ружье Аристова, его походная сумка, фляга с водой. Последняя находка и обрадовала, и повергла в мертвящую тоску. Это последняя вода. И то на двоих.

– Что ж, – Егор тщательно закрыл крышку фляги, после того, как оба сделали несколько жадных глотков. – Сидеть так бесполезно, надо попытаться двигаться, искать. Вы можете идти?